Год Огненного Фермера
Как вы яхту поплывёте, так её и назовут.
В старом советском анекдоте молодой индеец приходит к вождю племени и говорит: «Думаю, Ястребиный Коготь, нам надо что-то делать с нашими именами. У бледнолицых всё коротко и практично: Джон, Пит, Майк. А у нас пока позовёшь в бою на помощь Многомудрую Росомаху или Стремительную Анаконду, тебя трижды уже убьют». На что вождь, подумав и пыхнув увесистой трубкой, отвечает: «Зато наши имена наделяют нас природной силою. Вот меня зовут Ястребиный Коготь, и поэтому у меня зоркий глаз и цепкая рука. А мою жену зовут Трепетная Лань, и поэтому у неё стройное тело и кроткий нрав. Так что, думаю, ты ошибаешься, Куриный Помёт».
...Первые – в смысле, древние – люди предавались оккультизму и мистике не потому, что у них было много свободного времени, а как раз наоборот: паузы между визитами махайродусов, набегами соседей-каннибалов и ударами тропических молний были слишком коротки, чтобы тратить их на методичное постижение законов мироздания, а потому всё, что не касалось сиюминутных потребностей брюха и паха, оптом выносилось за скобки и списывалось на промысел высших сил. На них же, на высших, автоматом перекладывалась и вся ответственность за происходящее, – что особенно устраивало тогдашних альфа-самцов, испытывавших понятные сложности с самоутверждением в силу поголовного слабоумия, малодушия и худосочия.
Именно самцы – и именно по этой причине, – надо полагать, и придумали наполнить мистическим смыслом имена: сначала антропонимы, дабы выпихнуть из зоны своей ответственности ораву опостылевших самок с потомством, а затем и все прочие топонимы и хрематонимы – дабы окончательно сузить эту зону до единственного себя. Благо, нужно для того было лишь запудрить соплеменникам мозги на предмет тайных вибраций, паролей и буквенных кодов, которые якобы обеспечивают носителю имени широкополосный доступ к своим потусторонним покровителям, уполномоченным определять и блюсти его дальнейшую судьбину.
По мере развития цивилизации, укрепления института брака и разделения властей, магическая составляющая имён и наименований, утратив своё практическое значение, отошла к представителям ритуальных ведомств – будь то шаманы, хасиды, жрецы вуду или цыганки на Комсомольской площади города Кирова. Тем не менее, в определённые исторические моменты на сломе социально-экономических формаций, когда бал в политике начинала править паника, в экономике – коррупция, а в культуре – декаданс, всё могло вернуться – и возвращалось – к стадии кроманьонской пещеры. И вполне себе серьёзные, казалось бы, люди – уровня американских сенаторов или советских генсеков – бросались совершать странные оккультные пассы, нарекая именами военные операции, экономические доктрины и даже единицы измерения времени.
Так, давая в 1938 году – накануне мировой войны – старт третьей советской пятилетке, Иосиф Сталин неожиданно (доселе пятилетние планы были безымянными) назвал её «пятилеткой специальных сталей», а Леонид Брежнев – на пике эпохи застоя – присвоил персональные хрононимы («начинающий», «закрепляющий», «решающий», «определяющий», «завершающий») каждому году девятой (1971-75) пятилетки, а десятую (1976-80) велел именовать «пятилеткой эффективности и качества». Тогда же, в 1979-м, – не без прямого, надо полагать, указания из Политбюро, – на студии «Киевнаучфильм» был снят популярнейший в СССР мультсериал «Приключения капитана Врунгеля», в который вошла «Песня о названиях кораблей» («как вы яхту назовёте, так она и поплывёт»), вернувшая теорию о магической природе имянаречения в широкие массы строителей социализма.
К тем же упадническим временам относится и всплеск интереса советских граждан к китайскому циклическому календарю с его деревянными кроликами и синими тиграми – тем более необъяснимый в контексте вооружённого конфликта между Китаем и Вьетнамом, в ходе которого советские специалисты сражались на вьетнамской стороне. При этом никто отчего-то не задумывался, каким образом, к примеру, жёлтая пекинская коза сочетается с кумачовым московским призывом «Пятилетке качества – рабочую гарантию» и какой экономический, извините, эффект ждёт Страну Советов от столь экзотической коллаборации.
Сегодняшние российские кризисы не в сравнение жёстче и разрушительнее своих совдеповских предшественников, а сегодняшние российские руководители – увы! – не в сравнение жиже и пугливее. За тем неудивительно, что в паническом стремлении переложить ответственность за ураганное ухудшение ситуации в стране на какую-либо (или, вернее, хотя бы на какую-нибудь) из высших сил, они неспособны не только рассчитать кумулятивный эффект от вмешательства призываемых ими на помощь послов потустороннего мира, но и тупо договориться между собой, из-за чего становятся всё больше похожи на консилиум народных целителей, прописывающий больному диареей слабительное, афродизиак и галлюциноген в одном стакане. В итоге православный Президент публично совершает над 2016 годом языческий обряд, нарекая его Годом Кино, меж тем как кировский губернатор объявляет Год Фермера, а российский народ, тем временем, празднует наступление Года Огненной Обезьяны – и это без учёта самодеятельности на уровне районов и поселений, где параллельно открываются годы Развития Внутреннего Туризма, Матери и Ребёнка, Компьютерной Грамотности, Трезвости, Юных Друзей Палеонтологии – и так далее, и тому подобное.
И ведь что обидно: на самом деле все (ну, или почти все) проблемы российского кинематографа Президент мог бы снять одним росчерком пера, отлучив от важнейшего из искусств – как в ФИФА отлучили от футбола Блаттера и Платини – Никиту Михалкова и его закулисного братца. А все проблемы местного фермерства – кировский губернатор – отлучив от областного минсельхозпрода Алексея Котлячкова и его закулисных дружков. И кабы не вибрации и пароли Огненной Обезьяны, всё именно так, возможно, и произошло б. При нынешнем же замесе, кто кого одолеет: огненный фермер отечественную киноиндустрию или фермерская индустрия отечественную кинообезьяну, – это ещё большой вопрос, ответа на который не знают ни Владимир Владимирович, ни Никита Юрьевич, ни Ястребиный Коготь, ни Куриный Помёт, ни я.