Номер на рукаве
Экспертный совет «ТДТ» провёл блиц-инвентаризацию ресурсов Кировской области.
Что такое инвентаризация? Подавляющее большинство людей, услышав это слово, первым делом представят себе серьёзного дядечку в застиранном синем халате, который, вооружившись банкой краски, методично наносит непонятные семизначные номера на всё, до чего только дотянется рукой – будь то телеграфный столб, трактор «Кировец» или новенький Apple MacBook Pro. И отчасти, безусловно, они будут правы, поскольку видимая часть инвентаризационного процесса у нас в стране традиционно протекает именно так.
Однако одними лишь столбами да ноутбуками дело, как правило, не ограничивается – или, вернее сказать, не ограничивается никогда. Потому как проводится инвентаризация, если верить Большому экономическому словарю, не только для учёта имущественных ценностей хозяйствующего субъекта, но и для проверки состояния его финансовых обязательств, а на кредиторскую задолженность или банковский кредит нанести краской номер не так-то просто. Да и в списке имущества, помимо упомянутых уже ноутбуков и столбов, зачастую значится множество активов глубоко нематериальных и, опять-таки, финансовых, которые нужно не столько нумеровать, сколько скрупулёзно сличать, сверять и сопоставлять с соответствующими данными бухгалтерского учёта.
Причём процедура эта считается до такой степени важной, что регулировать и регламентировать её на территории нашей страны было поручено аж самому Министерству финансов. А непроведение на предприятии или в организации ежегодной инвентаризации одно время и вовсе приравнивалось к полному отсутствию бухучёта и каралось по всей строгости Кодекса об административных правонарушениях.
Стоит ли удивляться, что члены экспертного совета журнала «ТДТ», встретившись после долгой разлуки в слегка помолодевшем составе, договорились начать свой новый жизненный цикл именно с инвентаризации – благо, подходящий объект для её проведения – Кировская область – за время их отсутствия никуда не делся. При этом, дабы не завязнуть в юридических нюансах, к фактическому учёту было решено принимать не всякий ресурс, до которого дотянется рука, а только тот, которым в той или иной мере ещё могут пока распоряжаться люди, проживающие на территории региона.
Участники встречи
(в порядке вступления в дискуссию):
Михаил Шевелёв, учредитель журнала «ТДТ
Евгений Дрогов, директор издательства «О-Краткое»
Анатолий Курбатов, координатор движения «Красивый Киров»
Константин Кропанев, официальный представитель АО «Открытие Брокер» в городе Кирове
Денис Стрелков, журналист портала «7х7»
Николай Голиков, главный редактор «ТДТ»
Дарья Орлова, линейный продюсер медиакомпании «Хорошие люди»
Николай Плюснин, председатель правления АНО «Центр гражданских инициатив»
Михаил Шевелёв:
– Почему у нас возникла идея собраться и провести некую инвентаризацию Кировской области?
За минувший год мне довелось поучаствовать в целом ряде публичных и не очень мероприятий, в ходе которых высказывались две диаметрально противоположные позиции относительно того, какими ресурсами для своего развития располагает сегодня наш регион. Первой точки зрения придерживаются, в основном, представители областной власти: губернатор, председатель правительства, министры, – и ряд близких к ним экспертов и общественных деятелей, которые уверяют нас, что ресурсов в области более чем достаточно, и даже отмечают определённые тенденции, динамику и перспективы. Их оппоненты, с другой стороны, столь же безапелляционно утверждают, что у нас, наоборот, не осталось уже ни единого актива, который можно было бы, сделав своим через какие-то политические или гражданские механизмы, толкать и развивать.
Евгений Дрогов:
– Хотелось бы уточнение услышать: а кто именно эти оппоненты?
Михаил Шевелёв:
– Скажем так: cегодня их точку зрения буду защищать я. Тем более что во многом я её действительно разделяю.
Всё, что у нашей области ещё есть, оно либо нематериально, либо неперспективно. Потому что если мы начнём говорить о каких-то материальных вещах, например, о том же лесе, то нам придётся признать, что фактически его у нас нет. Лес – это ресурс федеральный. И он практически весь по определённым правилам передан неместным производителям, большим толстым дядькам, у которых наши лесозаготовители и переработчики вынуждены закупать его на корню.
Своими можно считать только те ресурсы, которыми мы можем распоряжаться и центр принятия решений по которым находится в Кировской области. А девяносто с лишним процентов её экономического потенциала – и, соответственно, прибавленной стоимости – сегодня однозначно контролируется из-за её пределов. Практически все наши крупнейшие налогоплательщики имеют своих бенефициаров в Москве, на Урале и так далее. Несколько средней руки предприятий, которые ещё числятся в собственности у кировчан, отжавших их в комсомольские годы, погоды не делают. Тем более что их владельцы, судя по всему, траекторию своего личного и семейного развития тоже строят вне Кировской области.
Что ещё считается нашим? Бюджет? Так он вообще к нам никакого отношения не имеет. Бюджетные деньги распиливаются и выводятся из региона по вполне определённым понятиям – через подрядные организации, через 44-й закон. А вся социальная часть бюджета, которая заходит через зарплаты, тут же уходит обратно к федеральным игрокам в виде процентов по кредитам, коммунальных платежей и покупок в магазинах торговых сетей, которые в большинстве своём тоже не наши.
Допускаю, что в какой-то степени нашим ресурсом может считаться сельское хозяйство. Но в какой степени? У нас на территории есть земли, которые теоретически могут быть вовлечены в оборот и давать добавленную стоимость. Но на этих землях недостаточно, во-первых, трудовых ресурсов, во-вторых, инвестиций и, в-третьих, местных хозяев, которые были бы готовы это развивать. Два крупных местных игрока, которые на этой поляне ещё остались – Константин Гозман и наследники Василия Сураева, – давно встроены в некие глобальные проекты, и Кировская область для них – лишь одна из площадок для зарабатывания денег. Как налогоплательщики – да, они крупнейшие. Но остальная масса капитала уходит куда? Я, например, вовсе не уверен, что эти деньги инвестируются в Кировскую область и остаются здесь для дальнейшего развития.
И ещё один момент. С точки зрения принятия любых решений – как на уровне муниципалитетов, так и на уровне правительства – вся система выстроена так, что никаких глобальных изменений ты не достигнешь, если за тобой нет политической силы с хорошей поддержкой и плечом в Москве. То есть вне «Единой России» в нынешних условиях это вообще невозможно. А, значит, даже если мы здесь, внутри Кировской области инициативно объединимся ради какой-то социальной или экономической цели, то мы всё равно её не достигнем. Поэтому я и говорю, что у нашего региона сегодня нету ровным счётом ничего.
Анатолий Курбатов:
– Если рассуждать в традиционной парадигме, упирая на лес, сельское хозяйство и промышленность, то, наверное, ресурсов у нас действительно нет. Но зато у нас есть один миллион двести девяносто шесть тысяч пятьсот девяносто восемь перспектив. Это – количество жителей Кировской области.
Почему? Потому что экономика сейчас совсем другая и всё, о чём ты говоришь, большого значения, если взглянуть на опыт крупнейших мировых компаний, уже не имеет. И если мы будем гнаться за тем, что в мире не работает уже лет десять-пятнадцать, если будем искать решения в прошлом, то мы их точно не найдём. Нам надо строить нормальную новую экономику, – некоторые называют её экономикой услуг: развивать информационные технологии, наукоёмкие производства, где ты не зависишь ни от ресурса в виде полезных ископаемых, ни от земли, на которой можно выращивать культуры и всё такое. И для этого у нас есть один миллион двести девяносто шесть тысяч пятьсот девяносто восемь перспектив.
Константин Кропанев:
– Миллион двести человек – это, конечно, круто. На самом деле нам хватит и тысячи двухсот, но только реальных, которые способны стать как бы некоторой точкой роста. Экономика сейчас действительно другая, Анатолий прав, сейчас можно небольшим коллективом, человек в двадцать, заняться производством компьютерных игр и получать выручку больше, чем наши «Авитек» и «Лепсе» вместе взятые. И такие люди у нас в Кирове есть.
Я зашёл недавно в «Бар Горького», там сидит молодёжь, все такие самодостаточные, необычные, в татуировках, с серьгами в ушах. Я говорю, мол, вы кто такие-то? Оказалось – программисты, SMMщики, SEO-специалисты. Все работают на удалёнке, целая индустрия. Власть их не видит, они её тоже. Единственное, что им нужно – это комфортная городская среда, чтобы было удобно передвигаться, где-то уютно посидеть, бухнуть, пообщаться. Ну, и с точки зрения экологии чтобы было нормально. А область у нас – при всех наших химкомбинатах – не самая грязная.
Денис Стрелков:
– Кстати, насчёт бухнуть – это в принципе тоже может стать для нашего региона точкой роста. В Кирове, к примеру, сейчас начали выпускать пиво Zolberg – и, поверьте, это лучшее пиво, которое я пил, где бы ни путешествовал. Поэтому если мы говорим, что людям, которые работают на удалёнке для других городов и стран, но живут при этом в Кирове, нужна комфортная городская среда, то давайте развивать сферу услуг, продвигать какой-то развлекательный сектор. Давайте запозиционируем себя как российскую Прагу. Или как центр крафтового пивоварения. Есть же проект Лас-Вегас в пустыне, чем мы-то хуже?
Анатолий Курбатов:
– Всё, что нам нужно – это обозначить понятную точку роста. И это не обязательно должен делать губернатор или Михаил Шевелёв, это может сделать Денис Стрелков или Константин Кропанев. Главное – показать людям, что всё это реально и мы идём туда.
Николай Голиков:
– Реально – что? Названное тобою число – один миллион двести девяносто шесть тысяч пятьсот девяносто восемь человек – это данные о населении Кировской области на 1 января 2019 года. Сейчас нас уже тысяч на восемь-десять меньше. Мы каждый год, почитай, по одному райцентру теряем. Область стремительно вымирает, и эта тенденция, по всем прогнозам, сохранится ещё много лет.
При этом – в связи с известными географическими и историческими особенностями нашего региона – примерно шестая часть его населения, а это тысяч двести-триста, живёт в населённых пунктах, где нет ни мобильной связи, ни интернета, ни почтового отделения, ни нормальной дороги, ни моста через ближнюю речку. Более того: многие из них до сих пор уверены, что нашего губернатора зовут Николай Иванович Шаклеин. И с этой частью кировчан нам нужно что-то делать, потому что, при всём уважении, ресурсом их считать нельзя. В плане перспектив для нашего региона они, скорее, огромный минус.
Михаил Шевелёв:
– Будь я министром экономического развития, я бы, наверное, увидел вот что: у нас есть люди, которые здесь пока ещё проживают, а, значит, есть и какой-никакой потребительский рынок. Однако рынок этот не размазан по всему региону, а группируется в трёх центральных городах: Кирове, Кирово-Чепецке, Слободском, – плюс в десятке муниципалитетов в радиусе ста километров от центра, которые в сумме охватывают процентов восемьдесят общего числа потребителей.
В эту зону не входят Вятские Поляны, но там от Кировской области остались только бюджетные потоки, рынок же давно и полностью развёрнут на Татарстан. Ну, и Омутнинск. Его перспективы без поддержки из Кирова выглядят несколько печальней. Хотя если дорожники из Удмуртии достроят, наконец, свой участок автотрассы, Омутнинск вполне может переориентироваться на Ижевск и все будут счастливы.
Таким образом, мы вновь возвращаемся к идее агломерации, которая – при определённых стараниях с нашей стороны – действительно может стать тем самым ресурсом, который позволит региону что-то заработать: на новых транспортных развязках, на смыслах, на пространствах, на производствах и так далее. Вот только кому это, кроме нас, сегодня надо, я пока не понимаю. Без воли правительства области три городских округа (Кировский, Кирово-Чепецкий и Слободской) объединиться не смогут, а такой воли у нашего правительства в принципе быть не может, поскольку для него это выйдет себе дороже.
Евгений Дрогов:
– Если брать перспективы нашей агломерации, то мы, вероятней всего, в тридцатку крупнейших городов России не попадём. По усреднённым данным, в ней будет проживать 900 тысяч человек, по минимальной оценке – 700 тысяч, по максимальной – под миллион, но это, если собрать уже всех, кроме Вятских Полян. Соответственно, в одном рейтинге мы на 36-м месте, в другом – на 43-м, в третьем – на 29-м. И то, мы попали в тридцатку по программе «Безопасные и качественные дороги»…
Михаил Шевелёв:
– А мы в неё не попали. Мы тридцать третьи. Там «тридцатка» – довольно условное название.
Евгений Дрогов:
– Тогда мы тем более должны понимать, что если до финансирования нашей агломерации дело и дойдёт – то совсем уж по остаточному принципу.
Константин Кропанев:
– Мне кажется, вы слишком много значения придаёте этой идее про агломерацию. В моём понимании её единственный плюс – это возможность получить какие-то дополнительные денежные средства на инфраструктуру. Но мы же знаем, как у нас строят дороги. Поэтому в итоге эти деньги ни в качестве налогов, ни в виде заработных плат здесь не останутся.
Николай Голиков:
– Ну и пусть. Зато у нас появятся хоть какие-то элементы той самой комфортной городской среды, за которую вы тут все топите.
Анатолий Курбатов:
– От того, как сегодня тратятся эти деньги, город комфортнее не становится, скорее наоборот. А то количество заборов, которое появилось на наших улицах, меня и вовсе побудило всерьёз рассматривать вариант с переездом из Кирова. Вам нравятся эти заборы?
Константин Кропанев:
– Мы всё равно живём какими-то стереотипами – и сейчас мы снова себя загоняем в стереотип. Я не думаю, что в Греции, например, люди сегодня живут счастливее, чем мы, или в какой-нибудь Румынии.
Анатолий Курбатов:
– В Греции пенсия 3200 долларов, а у нас двести.
Константин Кропанев:
– Ну, и что? Думаешь, они от этого счастливее?
Евгений Дрогов:
– Ну, да: сидят сейчас в редакции журнала где-нибудь на Крите и ту же тему обсуждают, что и мы.
Дарья Орлова:
– В Греции солнечных дней больше. А это огромное количество витамина D и, знаете ли, определённый плюс.
Николай Голиков:
– Значит, у них уже есть некий ресурс – солнце называется.
Константин Кропанев:
– У нас тоже есть некий ресурс – мозги и желание работать. А когда есть солнце – желания работать нету.
Евгений Дрогов:
– Вот почему северный мир эволюционировал быстрей, чем Африка.
Константин Кропанев:
– У нас, чтобы как минимум не замёрзнуть, надо добежать, нарубить дров, натаскать воды. Это серьёзная мотивация для предпринимательства. Им в Греции не охота работать, а мы без этого жить не можем.
Анатолий Курбатов:
– Вот только работаем и зарабатываем мы почему-то не для того, чтобы здесь остаться, а чтобы отсюда уехать.
Михаил Шевелёв:
– Ну, вот. С одной стороны, ты говоришь, что есть потенциал, потому что есть люди. А с другой – что все они только и мечтают, чтобы отсюда свалить.
Евгений Дрогов:
– Я сначала грешным делом подумал, что Михаил Шевелёв и есть тот человек, который считает, что у Кировской области есть достаточно большой, но спящий потенциал. А он взял да и совершил такой идеологический каминг-аут. Но провокация ему не удалась. Потому что я шёл сюда именно с такими же мыслями, что без определённых условий и без каких-то прорывных идей, выходящих за рамки этой вот парадигмы промышленного развития, сделать ничего невозможно.
В Совете Федерации недавно с докладом выступила Наталья Зубаревич и без обиняков рассказала тем, кто должен принимать решения, как на самом деле у нас в стране обстоят дела. Так вот: исходя из её слов, прыгнуть выше головы в сложившихся условиях не способен ни один регион, пусть даже он, – как Москва, Сахалинская область или Ханты-Мансийский АО, – является донором федерального бюджета. Каким бы ни был губернатор: плохим, хорошим, своим, чужим, – нормально руководить регионом он всё равно не сможет. Потому что если он не хочет после губернаторского срока отбывать какой-то ещё срок, он будет вынужден, как и все, ходить с протянутой рукой, обивая пороги федеральных министерств да ведомств и тратя на это четверть, а то и треть своего рабочего времени.
Анатолий Курбатов:
– Если ещё лет пять назад губернаторов оценивали по их лояльности и результатам работы, то теперь – только по лояльности. Сергей Левченко за время своего губернаторства в Иркутской области поднял региональный бюджет в два с половиной раза, но оказался недостаточно лоялен – и его выкинули.
Евгений Дрогов:
– Понятно, что так у нас сшивание страны происходит – такое своеобразное, репрессивное. Но это ненормальная ситуация, и какие в этой ситуации мы можем найти ресурсы прорывные – я не понимаю.
Ресурс в виде граждан можно рассматривать как потенциал только при понимании того, как он может сработать на конкретной территории. А территория наша, скажем прямо, не из лучших. Плотность населения у нас значительно ниже, чем в губерниях центральной части России, а климат – значительно хуже. И земелька наша вятская, которая ещё не поросла березнячком, тоже не столь плодородна, как в Воронежской области. И родит она не всё, что у них растёт. Поэтому как нам такой потенциал использовать – это большой вопрос. Хотя при желании, наверное, и его можно было бы решить.
Михаил Шевелёв:
– Конечно, все мы сейчас можем сослаться, что федералы, мол, установили несправедливые правила – и поэтому мы живём плохо. Позиция удобная, но это ни хрена не так. Вот, рядом у нас Ижевск. В своё время мы были наравне. А сегодня они нас гораздо круче, выше и больше. Это говорит о том, что любой регион при правильно выстроенном управлении, желании и приватизации своих ресурсов начинает жить и развиваться.
У нас же вся область, грубо говоря, раздербанена. И то, что Анатолий Курбатов называет потенциалом – это потенциал, извините, муравьёв, которые могут работать, собирать новые муравейники, продавать их и снова таскать веточки, чтобы новый муравейник сложить. И всё. Перспективы здесь нет, и это неинтересно.
Николай Плюснин:
– Спорить с вами бессмысленно. Тезис о том, что будущего нет, я уже года два отстаиваю.
Михаил Шевелёв:
– Ну, прости нас – ты ж его не приватизировал.
Николай Плюснин:
– Ну, а раз будущего нет, то и рассуждать о нём очень сложно. Гораздо проще жить прошлым, устраивать дискуссии про Ленина и мавзолей.
Вот, даже Зубаревич нам говорит: ребята, если все регионы в серединке, если нет ни отстающих, ни лидеров, то нет смысла, нет модели, к которой надо двигаться, нет образца, на который ориентироваться. А когда нет движения – нет и будущего.
Я каждый год много езжу по области, но этот год запомнился мне тем, что я впервые от чиновников муниципального уровня не услышал ни единого доброго слова в адрес областной власти. Ни единого! Зато Никиту Белых и Машу Гайдар до сих пор вспоминают. Пока Никита, дескать, был, мы хоть чему-то верили. А Маша, мол, хорошие дела делала. Я слушал их, удивлялся и думал: а вы из какого мира? Вы вообще живы?
Михаил Шевелёв:
– Нет, ну, как минимум одно хорошее дело Маша Гайдар всё-таки сделала. Это я про ППМИ. И благодаря ему наша область до сих пор ещё где-то в топе.
Николай Плюснин:
– В районах люди вообще ничего не понимают. Только одно: нас тут оставили доживать. И даже я, хоть вроде бы в Кирове работаю, с журналистами общаюсь, с экспертами, с чиновниками, – но даже я ничего не понимаю. В той системе, в которой мы живём, никакие наши шаги не стимулируют нас к развитию. А потому зачем нам что-то делать, если нас за это ещё и накажут?
Поэтому, Миш, ты прав. Всё, что у нас сегодня есть – это люди, которые здесь пока ещё живут. И наши соседи в Европе это давно поняли. Позволю себе цитату из книги Кьелла Нордстрема и Пера Шлингмана «Urban Express: 15 правил нового мира, в котором главные роли у городов и женщин». «Для успеха любого современного города жизненно необходимо, чтобы его власти своей деятельностью демонстрировали, что ставят людей выше денег. Люди – это и есть деньги. Нет людей – нет денег. Нет денег – не будет никакого благополучия. Город, создающий лучшие условия для жизни и работы людей, будет вознаграждён за свои усилия».
Люди – новая нефть, это да. Но сколько из них наш регион сможет ещё выжать ресурсов для развития?
Николай Голиков:
– А почему бы нам, если земля у нас такая неродящая, а плотность населения такая низкая, не сделать из двух этих минусов один плюс? И вместо того, чтобы продолжать вбухивать сотни миллионов рублей в строительство на малозаселённых территориях дорог, мостов, вышек сотовой связи, школ, ФАПов и тянуть к ним оптоволоконные кабеля и ЛЭПы, вложить эти средства в переселение жителей поближе к центру, к агломерации, у которой хотя бы какие-то перспективы есть?
Объявить переходный период, скажем, года в три-четыре, в течение которых все желающие смогут за госсчёт переехать. Ну, а тем, кто пожелает на своих выселках остаться, присвоить некий особый статус – типа, как у коренных народов Крайнего Севера. Освободить их от налогов, разрешить круглогодичную охоту на все виды животных и пусть живут натуральных хозяйством, коли уж сами изъявили такое желание.
В итоге мы, во-первых, заметно разгрузим региональный бюджет, а, во-вторых, получим реальный ресурс в виде густозаселённого центра (агломерация плюс муниципалитеты в радиусе ста километров), жители которого будут вовлечены в ту самую новую экономику (информационные технологии, наукоёмкие производства), о которой мы сегодня так много говорим. А всю остальную территорию надо объявить необитаемой заповедной тайгой. Пусть это будет лесной фонд будущих поколений. Ну, а если у кого-то из соседних регионов к этим землям появится интерес – можно договориться об их аренде на взаимовыгодных условиях или о продаже.
Анатолий Курбатов:
– А тебе не кажется, Николай, что всё это товарищ Путин предлагал ещё лет десять назад, когда сказал – вот, у нас есть Москва, мы её будет развивать, а всё вокруг пусть живёт, как хочет.
Николай Голиков:
– А почему сразу – Путин? У нас ещё Никита Белых, помнится, одиннадцать опорных райцентров выделил, которые должны были, по его идее, стать точками роста. И больнички, школы начал в эти точки потихоньку переводить. Я же просто предлагаю решить эту проблему более честно и открыто. Дать людям, которые решили остаться в бесперспективных деревнях, специальный статус и даже приплачивать им, наверное, поверх всего какую-то денежку. Это всё равно выгодней для бюджета выйдет, чем строить дороги и мосты.
Тут Денис Стрелков вспоминал про их Лас-Вегас в пустыне. А мы создадим наш Лас-Пинюг – в тайге. В абсолютно дикой тайге с барсуками, рысями и медведями. Наполним её для пущей жути преданиями древних финноугров и будем развивать экзотическую индустрию экстремальных развлечений. Тем более что с логистикой у нас полный порядок – и Транссиб есть, и аэропорт, и две федеральные автотрассы.
Денис Стрелков:
– Я не знаю, насколько туризм может быть прибылен, но, скажем, в Йошкар-Оле сделали на него ставку. Да, центр они себе отстроили отстойный, но люди из окрестных регионов туда охотно едут, потому что прикольно посмотреть. В Ульяновск много туристов едет, особенно китайцев – на родине Ленина побывать, для них там целый квартал ленинский сохранили. А у нас девять регионов-соседей. Я не говорю, что нам нужно, как в Йошкар-Оле, отстойный город строить. Но сеть каких-нибудь необычных, интересных рюмочных, пивных, кафешек нам точно не помешала бы.
Николай Голиков:
– Продавать родину Ленина китайским туристам – отличный, кстати, пример грамотного использования нематериального ресурса. У нас в области Ленин не жил, но зато есть три священных места для последователей традиционной марийской религии. Поэтому я и предлагаю как бы наполнить нашу будущую тайгу разными сказочными финно-угорскими существами. А там, глядишь, они и на самом деле у нас заведутся.
Евгений Дрогов:
– Рассматривать вопросы развития территорий с точки зрения банальной эффективности, то есть отдачи на вложенный рубль – это подход бесперспективный. Есть люди, они платят налоги, у них есть права, точки какого-то развития – и, значит, в них всё равно нужно вкладывать. Посмотрите на ту же Аляску. Она очень похожа на территории нашего Крайнего Севера, но там и дороги строят, и школы открывают, и учреждения медицины.
Окраинные территории есть в любом субъекте Федерации, даже в Московской области сохранились свои медвежьи углы. И если мы не будем использовать те инструменты, которые у нас есть, для перераспределения богатств, чтобы развивать все эти медвежьи углы в какой-то равной мере, то ни к чему хорошему мы не придём. Сегодня мы выкинем Кировскую область, как отрезанный ломоть, послезавтра доберёмся до радиуса в двести километров вокруг Москвы. То есть если подходить ко всему с бухгалтерской точки зрения…
Анатолий Курбатов:
– С шевелёвско-голиковской…
Евгений Дрогов:
– Это ты ту Голикову имеешь в виду?
Анатолий Курбатов:
– Нет, эту.
Евгений Дрогов:
– Этот Голиков у нас не бухгалтер, он даже не экономист.
Анатолий Курбатов:
– Но подход у него точно такой же.
Михаил Шевелёв:
– А ты сам-то какой подход поддерживаешь?
Евгений Дрогов:
– Я свой подход поддерживаю.
Михаил Шевелёв:
– Тогда изложи нам его коротко и точно.
Евгений Дрогов:
– Если мы будем ко всему подходить с сугубо бухгалтерской позиции, то мы никогда ни к какому развитию не придём. Потому что если у нас баланс не сойдётся и мы не сможем найти источник дохода – мы что будем делать? Будем расходы сокращать. И так всякий раз.
Николай Голиков:
– Вообще-то мы инвентаризацию затеяли как раз для того, чтобы поискать источники доходов.
Константин Кропанев:
– Но судя по твоему предложению, ты как раз пытаешься издержки уменьшить.
Михаил Шевелёв:
– А что плохого в том, если в областном бюджете вдруг образуется три-пять миллиардов свободных денег?
Евгений Дрогов:
– Вы мне никак договорить не даёте. Управление надо менять, вот что я предлагаю. Бухгалтерский подход ни к чему хорошему не ведёт. И пример тому – оптимизация в культуре, образовании, медицине. Я не говорю, что бухгалтеры не нужны. Но они не могут заниматься стратегическим управлением. Точнее, могут – но не должны.
Константин Кропанев:
– Погоди. Ты же сам минут десять назад сказал, что заниматься стратегическим управлением в Кировской области в принципе невозможно, так как это не позволяют выстроенные у нас в стране межбюджетные отношения…
Евгений Дрогов:
– Да. Но так как мы сузили сферу обсуждения до тех ресурсов, которые есть у нас, то даже этими ресурсами распоряжаться надо по-другому.
Михаил Шевелёв:
– Позвольте высказать бухгалтерскую мысль, чтобы вернуть вас к теме инвентаризации. Ведь инвентаризировать можно что? То, что нам принадлежит и что можно продать. Ну, хорошо: украсть. Всё, что мы сегодня расписали, жителям Кировской области не принадлежит. И получается, что продать – или украсть – у нас можно только самих этих жителей.
Тогда давайте подумаем о том, как их можно украсть. Ведь не обязательно же их физически тащить куда-то и заставлять на себя работать…
Николай Плюснин:
– А почему бы и нет? Вот в Удмуртии принимают закон, согласно которому, если ты впервые открываешь свой бизнес на территории республики и у тебя упрощённая система налогообложения, то вместо 6% с дохода, как сегодня в Кировской области, у тебя будут брать 3%, а вместо 15%, если ты платишь по системе «доход минус расход» – 6% или 7%, точно не помню. И что это по-твоему, если не воровство людей из Кирова в чистом виде?
Анатолий Курбатов:
– При этом они ещё и рекламу пустили в Facebook, мол, «ты предприниматель из Кирова? Два часа лёта до Ижевска – и у тебя райские налоги!».
Михаил Шевелёв:
– А проезд они, случаем, не оплачивают?
Сегодня, кстати, эта тема как раз обсуждалась на общественном совете при нашем министерстве экономического развития.
Николай Плюснин:
– Судя по тексту законопроекта, который в министерстве подготовили к январскому заседанию ОЗС, в Кировской области ставки налога хотят снизить до 4% и 13%.
Николай Голиков:
– Я только не понял, зачем нам-то снижать свои налоги? Гораздо проще за каждого, кто решит уехать в Ижевск, брать с Удмуртской республики бабки. Вы отнимаете у нас предпринимателя – так заплатите за него. Раздавать даром последний ресурс, который у нас остался, это преступление.
Михаил Шевелёв:
– Узаконить распродажу Кировской области – это, мне кажется, та тема, которую давно стоило бы обсудить, причём на самом высоком уровне. Известен успешный кейс: когда по всей России шло укрупнение «регионов-матрёшек», Тюмень разрешила Ямало-Ненецкому и Ханты-Мансийскому автономным округам сохранить статус самостоятельных субъектов – но при условии, что они за это будут платить ей по 20 миллиардов в год. И они эти 20 миллиардов исправно Тюмени платят в течение уже какого-то космического количества лет.
Дарья Орлова:
– Я сегодня первый раз на вашем совете и потому, наверное, не вполне улавливаю степень вашей иронии. Когда вы предлагаете продавать людей, вы же наверняка иронизируете, иначе я не понимаю, чем это в принципе отличается от крепостного права. Или когда вы говорите, что надо устроить массовое переселение жителей бесперспективных деревень, чтобы засеять освободившуюся территорию лесом. Я не понимаю, какой в этом смысл, если – в связи с тем же нашим неэффективным менеджментом – всё точно так же будет разворовано, как и всё остальное. То есть, по сути, вы предлагаете какие-то бессмысленные вещи, какую-то имитацию деятельности.
Николай Голиков:
– То, что сегодня тебе кажется иронией, завтра может оказаться реальностью. Терминология, конечно, поменяется: вместо «жителей бесперспективных деревень» появятся «кировчане, попавшие в трудную жизненную ситуацию», вместо «продажи» – «трансфер» и так далее. Те люди, которые сейчас придумывают нам будущее, они гораздо изощрённее, чем мы. И многие безумные, на первый взгляд, вещи, о которых мы говорили на наших экспертных советах пять и десять лет назад, уже вовсю реализуются – пусть и под другими, более благозвучными названиями.
Мы ведь за тем и решили заняться инвентаризацией, чтобы попытаться понять ту модель будущего, к которой мы придём, опираясь на имеющиеся у нас сегодня ресурсы, потому что, как ни верти, именно они – вернее, их наличие либо отсутствие – в конечном счёте это наше будущее определят.
Может ведь и впрямь так произойти, что распродать нам придётся нашего петуха. Обрубим ему голову да лапы с хвостом и останемся с одной агломерацией да тремя колхозами. Но при правильном подходе мы с этого хотя бы кучу денег выручить сможем.
Дарья Орлова:
– Ну, это ещё наш губернатор сформулировал, что курицу надо уметь ощипать так, чтобы она кричала, но совсем не умерла.
Евгений Дрогов:
– Тут главное – правильно обрубать. Сначала отрезать такие части, без которых петух ещё сможет существовать – лапы и хвост. А последней отсечь голову, которая отойдёт обратно к Архангельской области.
Дарья Орлова:
– Ладно, это да. Но самый главный вопрос, который я не понимаю – это почему вы при этом до сих пор не пьёте?
Николай Голиков:
– Этого даже я не понимаю.
Михаил Шевелёв:
– Мы просто решили, что начнём с печенек, а потом кто-нибудь обязательно эту фразу произнесёт. И то, что первой её произнесла именно ты – это для меня событие вечера.
Евгений Дрогов:
– В свете наших разговоров про разделку петуха та географическая особенность Кировской области: девять регионов-соседей, – которая делает нас уникальным регионом и которая при иных обстоятельствах могла бы считаться конкурентным преимуществом, выглядит уже как прямая угроза, что эти девять соседей нас вот-вот раздерут на части. Тем более что границы раздирания нами уже очерчены.
И вот какая мне по такому случаю хохмическая, даже абсурдная идея пришла: антиутопическая стратегия развития региона. Всем жителям сообщается, что до 2050 года они должны завершить пребывание в Кировской области и куда-то уехать. Публикуется график: вот, первые уехали, они самые счастливые, а последние – это такие утилизаторы, им надо за всеми прибрать, ликвидировать свалки.
Николай Плюснин:
– Я только не понял, что в этой идее абсурдного? Когда Роман Абрамович приехал губернатором на Чукотку и посчитал, сколько денег тратится на содержание населения, он пошёл по какому пути? Он сказал: ребята, я выделю каждому по два контейнера под ваше имущество, куплю вам дом – в Воронеже, в Белгороде, где хотите, – и перевезу вас туда с вашими семьями. Он даже построил для этого на аэродроме вторую взлётную полосу. И людей расселил. Кто-то, конечно, остался – но в целом расходы бюджета снизились в разы.
Евгений Дрогов:
– Чукотка – это край земли, там граница государственная, Берингов пролив. А мы никакой не край, у нас ещё севернее территории есть, вот в чём абсурдность.
Николай Плюснин:
– Но мы правильно тебя поняли, что главное – это отсюда уехать? И не просто так, а организованно – всей Кировской областью?
Михаил Шевелёв:
– Программа по расселению ветхой Кировской области
Николай Голиков:
– Только лучше, чтобы это была не государственная программа, а инициировалась снизу. Инициативное расселение. Мы сами организуемся, собираемся и едем, покидая это гиблое место. Утром в Москве министры просыпаются – а в Кировской области никого нет.
Николай Плюснин:
– Ещё один пример – Воркута. Там жителям всех посёлков, что были вокруг, бесплатно дали муниципальное жильё в городе, чтобы сначала все посёлки закрыть, а потом уже и из самой Воркуты централизованно всех людей вывезти. Это первый в России и, мне кажется, очень разумный пример, когда город сжимается под контролем власти.
Николай Голиков:
– Ага, то есть когда это делают с городом, вы говорите, что это разумный пример. А когда я предлагаю то же самое сделать с регионом, упрекаете меня в крепостничестве и кровожадности.
Дарья Орлова:
– Я надеюсь, вы не восприняли всерьёз мою фразу про крепостное право, я ведь это так – ради красного словца. Сама по себе инвентаризация – это затея хорошая, но она может оказаться тем самым благим намерением, которое ведёт в ад. Потому что если совсем не шутить и поместить эту затею в наши современные реалии, то мы и правда можем найти что-то такое, что можно реально продать или, извините, просрать. И невольно укажем на этот ресурс нашим управленцам. И вот тогда у нас уже точно ничего не останется.
Михаил Шевелёв:
– Нет, а реально – мы этот наш разговор опубликуем, а в Сером доме прочитают и ахнут: блин, у нас же, оказывается, люди есть! И зачем, скажут, нам эти ставки налоговые снижать, если можно договориться с Ижевском и продавать им наших предпринимателей? И ведь договорятся же! Создадут некоммерческую организацию, закачают в неё денег по числу кировских предпринимателей…
Дарья Орлова:
– Вот я и говорю – главное, не подсказывать.
Николай Голиков:
– Придётся наши находки засекретить. А в журнале напишем, что после этой фразы заседание экспертного совета перешло в закрытый режим и представителей прессы попросили удалиться.